Великий и могучий в «Центре Гоголя»
Не спокойно прошли праздничные дни для Николая Васильевича. Шуточное ли дело? В театре некогда его имени, а теперь реконструированном центре «Гоголь» давали спектакль «Отморозки». Реконструкция театра сопровождалась шумным конфликтом прежнего актерского коллектива и модернистски настроенных художественного и административного руководителей, пришедших для «осовременивания» не только внешнего, но и художественного облика театра. И вот читаю театральную афишу. Удача! Наконец-то можно будет понять, ради чего ломались копья и судьбы артистов, а также познакомиться с творчеством модного «блистательного» режиссера, поскольку «Отморозки» даются в постановке самого главного режиссера Центра «Гоголь» господина Серебренникова.
Мне повезло. За несколько часов до спектакля удалось урвать пару билетов в партере. За полчаса до спектакля вхожу в фойе. Народу много. Подавляющая часть – молодежь в возрасте до 30 лет. С ободранных стен смотрят блеклые, трудно читаемые цитаты известных и малоизвестных прорицателей. Штукатурка содрана со стен. Обгрызанные кирпичи, чередуясь с грязно серыми, безжалостно обнаженными бетонными балками, создают ощущение незавершенности строительства. Возникла и тут же угасла надежда на то, что ремонт еще будет завершен, поскольку зона буфета все-таки оказалась оштукатуренной.
В буфете можно было наблюдать две милые сценки. Парень лет двадцати въезжает на роликах в фойе театра с букетом цветов и долго кружит среди зрителей, пока не находит девушку, дарит ей цветы и, успокоенный, сопровождает ее к дверям зала. Другая более проста. За столик садятся две молодые женщины, всем своим видом и отношением друг к другу бросающие вызов окружающим. Впрочем, окружающие ни малейшим образом не одаривают их своим вниманием. Оба эпизода заставляют присмотреться к пришедшим на спектакль зрителям внимательнее. Ни одного человека в вечернем костюме или платье. У большинства – майки или футболки, расписанные надписями на различных языках. Не заметно ни одного коллективного выхода профессионально или дружески объединенных людей.
Вход в зал также не оставил меня равнодушным. Сбитая штукатурка, обнаженные по стенам кабели, зияющие в стенах проемы коммуникационных колодцев не оставили ни малейших надежд на хорошую акустику в зале. Тут же вспомнил, что билеты пришлось выбирать в последний день – на четырнадцатый из восемнадцати рядов партера. Думаю, что дизайнеры, оформлявшие зал, очень боялись нарушить единство стиля, и поэтому номера рядов и мест написаны на обрывках малярной ленты, наклеенных на пластиковые сидения.
По невероятному стечению обстоятельств соседки по столику в буфете оказались рядом и за время спектакля не оставили ни одного шанса усомниться в своей нестандартной сексуальной ориентации.
Предположения о проблемах с акустикой в «недостроенном» зале подтвердились в первые же минуты спектакля. Большую часть произносимого артистами текста трудно было разобрать. По странному акустическому эффекту, прекрасно разносился по залу лишь мат. Артисты на сцене употребляли его, не только желая выразить накал эмоций, – они просто на нем разговаривали. Справедливости ради следует отметить, что страсти на сцене царили не слабые, и в передаче их молодые актеры преуспели. Описывая вкратце содержание, я сравнил его с двухчасовым просмотром событий на Болотной площади, дополненным очень скупой и осколочной попыткой вскрыть социальные проблемы, питающие среду белоленточников.
Публика молча, без эмоций воспринимала матерщину на протяжении всего спектакля, а по его завершении встретила артистов на авансцене бурными аплодисментами.
Выйдя из здания Центра «Гоголя», я услышал, как компания из четырех человек, включая двух женщин, снабжая свою речь изрядным количеством непечатных фраз, спокойно обсуждала «Отморозков», сравнивая их с каким-то виденным ранее «педерастическим» спектаклем, на который купили билеты в партер «по тысяче двести».
Вот тут я и вспомнил о Николае Васильевиче. Так сколько же раз он перевернулся в могиле за время спектакля? Так ли он себе представлял будущее своего культурного наследия? Имеет ли право кто-либо разговаривать матом со сцены культурного центра, носящего имя классика нашей культуры? А заодно я задался вопросом: кому надо разрушать классический театр, кому и в каких целях предпочтительней, чтобы его театральное произведение молодежь обсуждала в нецензурных образах, воспринимая навязываемую брань как норму повседневного общения?
Центр «Гоголь» – государственное унитарное предприятие. В этой связи хочется задать риторический вопрос по итогам увиденного, и услышанного: государству недостаточно падения уровня образования в стране, голода на квалифицированные кадры, ему недостаточен уровень преступности и бытовой матерщины? Оно в лице своих чиновников от культуры развертывает кампанию по замене великого и могучего русского языка на бытовой мат? Каких оно хочет видеть граждан после просмотра подобных, с позволения сказать, художественных произведений?
Не по этой ли причине чиновничество так долго сопротивлялось учреждению инициированного коммунистами государственного праздника «Русского языка» в день рождения А.С. Пушкина?