На фоне горящего Дома Советов

Роман Сергея Шаргунова «1993. Семейный портрет на фоне горящего дома» вышел в свет в августе 2013 года и получил множество положительных читательских откликов и профессиональных наград. Роман был удостоен премии Дельвига за оригинальное художественное осмысление событий новейшей отечественной истории и развитие традиций семейного романа, вышел в финал премии «Национальный бестселлер», претендует на получение главной литературной премии «Ясная Поляна» (номинация «XXI век»).

«Это роман, прежде всего, о людях и их отношениях, это роман о любви и нелюбви, о странном объяснении в любви через семейный разлад, – говорит Сергей Шаргунов. – Но это еще и исторический роман, попытка расследовать сложные и противоречивые события двадцатилетней давности, эту большую беду Отечества и маленькую гражданскую войну в центре Москвы. В первую очередь «1993» – это художественное произведение. Но, безусловно, мне хотелось провести собственное расследование, свою реконструкцию происходящего буквально по кадрам. В этом смысле пригодился и мой репортерский опыт, и опыт работы в комиссии при Госдуме, которая занималась расследованием, поиском свидетелей и фактов событий 93-го года, когда воочию я видел вереницы покалеченных судеб людей, их близких. Мне удалось кого-то из этих людей расспросить, запечатлеть в памяти их воспоминания и истории. Поэтому в книге, конечно же, присутствуют и герои с реальными прототипами. В романе мне было важно показать, как люди оказались по разные стороны баррикад, но при этом я смею надеяться, что в книге удалось избежать демонизации кого бы то ни было. В этой книге есть он – у Дома Советов на Краснопресненской набережной. Есть она – у Моссовета. Есть их странная встреча. Мне не хочется открывать фабулу. Просто я советую эту книгу прочитать».

Публикуем небольшой отрывок из романа Сергея Шаргунова.

«Лена заснула, он не спал, аккуратно отплел руку, лежал и думал, что предатель. Он предал тех, за кого болел почти два года.

Лена важнее?

Как там Белый дом? Вышвыривают людей из окон, гонят дубинками и газом, заливают костры пеной? Он предпочел кабачковые оладушки. Может быть, сегодня всё кончено, а он не слушал новостей. С другой стороны, подумал Виктор, еще гаже было бы узнавать новости и ничего не делать. Лучше ничего не знать, чем знать и дышать лесным воздухом под боком у жены.

Он загадал: если он нужен, если он пригодится муравейнику истории, пусть всё случится не сегодня и не завтра, пусть выпадет на другие дни, когда он будет в Москве.

Рано утром Лена уехала на работу. В десять он спустился в гостиную босиком, включил телевизор в самом начале новостей.

— Все бывшие депутаты, согласные с указом о роспуске Верховного Совета, получат по два миллиона рублей. – Смуглый диктор был с узким лицом, острым кадыком и длинным, загнутым носом, похожий на дрозда. – Также предусмотрены другие привилегии. – Голос у него был дробно-стучащий, деревянный. – Сегодня эти гарантии подтвердил в Кремле президент.

Появился Ельцин, чуть нагибаясь в камеру.

— Люди уходят... – Он был со взбитыми кремовыми волосами и лицом, показавшимся Виктору венозно-фиолетовым. – Уходят оттуда... Скоро там останутся два человека: Хасбулатов и Руцкой. – Игриво прищурился. – Вот что они будут в этом здании вдвоем делать... – Широкая усмешка поползла по всему лицу.

Ельцин покачивался, шевеля выпуклыми плечами, позади него проступал кабинет и колебались тени свиты. Таня посапывала лицом в подушку, рыжие, с золотистыми нитями волосы расплескались. За спиной у Ельцина мелко и угодливо засмеялся кто-то в очках. Еще несколько мгновений Ельцин длился без звука, как бы в замедленной съемке – он ухмылялся, наставив сонные, слегка раскосые глаза с тяжелыми мешками.

Снова возник на экране дятел, за минуты отсутствия ставший еще уже и клювастее, и бодро застучал дальше:

– Министры финансов «Большой семерки» скорректировали повестку дня вашингтонской встречи. Они поддержали стремление Президента России осуществить прорыв к демократии. Новости культуры. В Москве состоялся дебют юного пианиста Игната Солженицына.

Напряженно забрякали клавиши, Таня зашевелилась, и Виктор выключил телевизор.

Он подумал было доделать вторую поджигу, а когда стемнеет, попробовать ее в деле, но вместо этого поплелся на улицу. Вокруг торжествовала осень, и, помедлив, он пошел в близкую рощу. Он рассеянно поглядывал по сторонам и думал: «Да, вот это сгодится». На каждом шагу было столько вещей, годных для настоящей мощной баррикады! Кусок бетонной плиты над бывшей силосной ямой, ржавая, с шипами борона от трактора, лежащий еще с весны толстый клен, две оглобли развалившегося забора...

Наверняка там, на Красной Пресне, каждый на счету.

А он здесь, под сельским небом...

Надо рвануть в город, а вечером обратно. Дочь заложит, что он уезжал. Начнутся выяснения - куда да зачем. Ленка мигом раскусит, а он обещал: никуда не соваться, шкуру поберечь... а просить Таню ничего не говорить матери – смешно и жалко. В аварийке тоже могут сдать.

Нет, аварийка не сдаст. Или ненадолго в Москву? Нет, послезавтра и так у него Москва, послезавтра всё продолжится, будет продолжаться, пока чем-то да не кончится, послезавтра он как-нибудь выкроит время, ускользнет с работы...»