Давайте бороться за статус «Дети войны!»
Время неумолимо отодвигает нас от трагических и героических событий Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Кажется, еще так недавно советские солдаты – участники парада Победы – бросали к подножью Мавзолея В.И. Ленина немецкие знамена и штандарты поверженных дивизий вермахта, а ведь прошло без малого 70 лет с того памятного дня!
Когда вспоминаешь историко-героические события Великой Отечественной, то реально осознаешь, сколь величественен был подвиг страны Советов, ее воинов и тружеников тыла, отстоявших под руководством Коммунистической партии Советского Союза свободу и независимость нашей Родины и спасших народы Европы от кошмара коричневой чумы. К великому сожалению, непосредственных участников боевых действий и тех, кто ковал победу в тылу, становится с каждым годом все меньше и меньше. И вот уже возникают затруднения с тем, чтобы пригласить в день Победы или в юбилейную дату в школу, в вуз или на торжество воина-ветерана, который мог бы рассказать молодым людям, что и как было, что означает это страшное слово «война».
В этой связи не приходится сомневаться, что создание общероссийской общественной организации «Дети войны» – важный, своевременный и актуальный шаг для современного общества. «Дети войны» – это те мальчики и девочки, которым в страшном 41-м было не более тринадцати лет, но кто трудился наравне со взрослыми в тылу, оказывал помощь и содействие партизанам и подпольщикам, принимал участие в военных действиях в составе воинских подразделений под почетным званием «сын полка». Сегодняшний день настоятельно требует объединения этих оставшихся в живых детей от 1928 до 1945 годов рождения, поскольку именно эти люди перенесли все тяготы военного лихолетья. И сейчас они могли бы прийти на смену непосредственным участникам войны и внести свой вклад в патриотическое воспитание подрастающего поколения, продолжая таким образом традиции, заложенные нашими отцами и дедами, разоблачая всяческие вымыслы и наветы на наш народ и строй, Красную Армию и ее военачальников.
Скажу несколько слов о себе. В 1941 году мне было щесть лет. Мы жили в Западной Белоруссии, где отец работал секретарем Мядельского райкома партии Витебской области БССР. И хотя он уже в первый день войны, то есть 22 июня, отправил нас (меня, маму и младшего брата, которому было три года) вместе с четырьмя другими семьями на открытой полуторке в Минск, но уйти от войны нам не удалось: Минск уже жестоко бомбили, он горел, и нас повернули на Москву. Но уже в Витебске наша машина сломалась, и мы осели в одной из деревень Сенненского района. Здесь я впервые увидел воздушный бой, в котором, к несчастью, немецкий «Мессер» вышел победителем и хладнокровно стал расстреливать нашего летчика, выпрыгнувшего из горящего самолета с парашютом. Летчик сильно обгорел, селяне его лечили, хотя он был практически безнадежен...
Я помню, как над деревней кружили немецкие самолеты-разведчики, разбрасывавшие листовки на русском языке, в которых хвастливо прославлялись успехи фашистских войск, их якобы беспрепятственное продвижение к Москве. Листовки призывали население и красноармейцев не оказывать сопротивление немецким войскам, сдаваться в плен. Геббельсовская пропаганда трубила о том, что Германия несет народам Советского Союза свободу от «большевиков, евреев и красных комиссаров». Листовки кричали о том, как прекрасно организовано содержание тех, кто добровольно сдался в плен, как великолепно налажены их быт, питание и досуг. Все говорило о том, что лучше может быть только в раю. А как все это было на самом деле, вскоре я сам убедился. Уже первые эсэсовцы, вступившие в нашу деревню, доказали, что убить, сжечь или ограбить кого-то им ничего не стоит. По деревне шли настоящие головорезы, такие, каких показывают в военной хронике: с закатанными рукавами, с автоматами на груди.
В Минске, где у матери были родственники и куда нам удалось добраться в октябре 41-го, я увидел лагерь военнопленных, который находился в городском парке им. Челюскинцев. Это было ужасное зрелище: оборванные, голодные, исхудавшие люди, молившие прохожих о помощи. Но ничего передавать им было нельзя. За нарушение – расстрел.
В Минске нам долго задерживаться также было нельзя, ибо мы, как семья коммуниста, подлежали ликвидации. Расстрел или концлагерь грозил и тем, у кого нас могли обнаружить. Поэтому мы перебрались в деревню под названием Новый двор в 15 километрах от города, где нас никто не знал. Здесь приют нам дала одинокая, пожилая и больная женщина, сказав при этом такие запомнившиеся мне слова: «Живите у меня. Мне бояться нечего, я свой век отжила. Если придут за вами, уйдем вместе».
И хотя у нас появилась крыша над головой, суровая зима 41-42 годов несла нам новые испытания: ни теплой одежды, ни еды у нас не было. Немощная женщина ничем помочь нам не могла. Пришлось собирать мерзлую картошку на бывшем колхозном поле и надеяться на подаяние людей. Чтобы не замерзнуть в нашем пристанище (оно было ветхим), мне ежедневно приходилось ходить в лес за хворостом, но все равно по утрам питьевая вода в ведре оказывалась замерзшей. Зиму мы все-таки пережили. Весной и летом нас спасали щавель, лесные ягоды и грибы. В семь лет я стал пасти корову пожилых соседей, за что имел ежедневно краюху хлеба и бутылку молока.
Пастушить пришлось еще два года. Осенью мы помогали селянам убирать картошку, выполнять другие сельхозработы. Так мы выкарабкались из тисков жестокого голода, но страх за свою жизнь висел над нами, как тот черный дым, что выходил из труб душегубки, расположенной в четырех километрах от нас, в концлагере «Тростянец», где фашистские изверги вместе с предателями-полицаями уничтожали военнопленных, евреев, партизан и всех сочувствующих советской власти. Страх не покидал нас вплоть до самого дня освобождения города Минска – 3 июля 1944 года. Я никак не могу привыкнуть к переименованию нашей милиции в полицию, ибо слово «полицай» невольно ассоциируется у меня с фашистскими прихвостнями, от деяний которых у меня до сих пор кровь стынет в жилах.
О судьбе своего отца мы узнали только после освобождения Белоруссии. Он, отступая вместе с частями Красной Армии, воевал под Москвой. Был отозван в Москву в Центральный штаб партизанского движения в Белоруссии. Прошел спецподготовку и был за брошен в Витебские леса, где партизанил в 42-43-х годах. В 1944 году он был направлен вновь в Западную Белоруссию на партийную работу. Там мы и воссоединились всей семьей.
Таково мое военное детство. О подобных судьбах детей повествует, в частности, книга «Дети и 41-й год. Что мы помним о войне? Что мы знаем о войне?» В ней собраны воспоминания бывших студентов биологического факультета МГУ им. Ломоносова о военных годах. Книга вышла в свет в 2010 году на средства авторов. На мой взгляд, эта книга представляет собой уникальный документ социального, художественного и исторического содержания. То, что она увидела свет (хотя и маленьким тиражом), заслуга выпускников биофака МГУ – доктора биологических наук, профессора О.А. Гомазкова и геоботаника этого же факультета С. Н. Посувалюк (Целиковой). Предисловие написал участник Великой Отечественной войны, профессор МГУ им. М.В. Ломоносова Н.С. Егоров.
Когда вспоминаешь или читаешь о пережитых военных годах, то невольно задумываешься: неужели мы и миллионы других, подобных нам, перенесших голод, холод, страх, лишенные, по существу, семейного тепла и радостей детства, не за служили того, чтобы государство определило нам официальный статус «Дети войны»? При желании можно, видимо, было бы поддержать нас и финансово. Больших денег здесь не потребуется. Хватило бы тех, которые мошенническим путем уводят сердюковы, скрынники, билаловы, нехтины и иже с ними, а всякие сванидзе, млечины, пивоваровы и прочие захлебываются в лживых извращениях исторических фактов с целью опорочить наше прошлое.
Уверен, что все, кто пережил прошлую войну в оккупации или в эвакуации, достойны получить статус «Дети войны» в законодательном порядке. Давайте бороться за это!
Евгений Николаевич Решетников, ветеран труда, пенсионер