«Военное детство вспоминаю всю жизнь»
Я, Нина Александровна Краснова, родилась в Москве в 1930 году в семье военнослужащего и домохозяйки. Отец закончил бронетанковую академию им. Сталина с отличием и был в команде разработчиков танка Т-34. В семье было трое детей. Старший брат родился в 1929 году, младший – в 1940 году.
За несколько дней до войны отец был отправлен в командировку. Куда и зачем, мы не знали. Когда по радио прозвучали первые слова о войне, на маму было страшно смотреть: она окаменела от ужаса. Я ее обняла, боялась, что она уронит спящего на ее руках ребенка. Так и стояли молча.
Когда фашисты бомбили Москву по нескольку раз в день, необходимо было спускаться в бомбоубежище. Как сейчас помню эти страшные позывные: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!». Несколько раз мы становились свидетелями того, как над Москвой пролетали немецкие самолеты, а затем сбрасывали так называемые фугаски. Мой брат, которому тогда было 11 лет, вместе с другими мужчинами бежал тушить их.
Помню, как в Москве началась производиться эвакуация заводов и людей. К нам пришли и сказали, что нашей семье тоже лучше эвакуироваться из города. Мама решила, что нужно ехать в Волоколамск, где жила наша родня. Мы подписали бумаги на эвакуацию, нашу квартиру опечатали, и мы отправились с путь. Где-то на середине пути, уже под Волоколамском, мы увидели вражеские самолеты, и мама решила, что лучше возвращаться в Москву и дождаться папу. Так мы и сделали. С этого момента начались все наши беды. Как оказалось, в наш дом мы попасть не можем, потому что подписали бумаги на отъезд. Нас опять отправили на вокзал, сопроводили в товарный поезд, где уже было много отъезжающих людей. Спросить, куда едет поезд, не у кого.
Через несколько дней пути произошла новая неприятность. Мама на одной из станций попросила брата набрать воды в чайник. Он опоздал и отстал от поезда. Это была страшная трагедия: представьте, мы не знаем, где отец, и еще брата потеряли. Мама места себе не находила, нам сочувствовали другие пассажиры. Через несколько суток наш поезд очень долго стоял на станции. Вдруг видим, брат идет с чайником в руках. Говорит: «Я бы не потерялся, мне военные сказали, что возьмут меня собой, буду сыном полка».
Как мы поняли, военные по номеру товарного поезда определили, где мы можем быть, и доставили моего братика в целости и сохранности. Помню, что тогда ликовал и плакал от радости весь наш вагон!
После нескольких суток дороги нас высадили на станции и на телегах отвезли в деревню в 30 км от города Туринск Свердловской области, расселили в доме многодетных, выделив маленькую комнатку. Маму определили работать в колхоз. Работы она не боялась, но от переживаний у нее пропало грудное молоко. Помню, как местные жители приходили, приносили кружку коровьего молока, она разводила его водой и поила младшего братика. Нам же со старшим братом оставалось молочка лишь самую малость, да краюшку хлеба давали – вот и вся еда. Из Москвы мама захватила с собой кусковой сахар, ей дали в кредит зерно в колхозе – первое время мы как-то этим и перебивались. Ни смены одежды, ни теплых вещей не было. Помню, как от холода мы забирались на печку и спали там, как кусали нас клопы.
Мне было тогда восемь лет. Всех детишек собирали по деревне и возили за несколько километров в школу, а я оставалась ухаживать за младшим братиком. На нервной почве у меня стало пропадать зрение. А старший брат, гасивший фугаски в Москве, стал плохо слышать, и это проявлялось все больше и больше. Впоследствии он стал инвалидом по слуху. У меня позднее, уже после войны, обнаружилась малярия в скрытой форме, лечили тогда только химией – хиной, отравляя весь организм.
Но главная беда была в том, что целый год мы не могли связаться с папой. Отправляли письма в Москву, а отклика не было, да и родственники думали, что мы в Волоколамске. Но, как узнали потом, папа стал нас искать – потеря семьи была для него трагедией. Он занимал очень важную должность, как говорится, головой отвечал за доставку танков на фронты. Узнав историю нашей эвакуации, нас нашел папин друг, дядя Миша. Он перевез нас в Свердловск и сообщил папе, что мы живы. Помню, мы какое-то время жили в Свердловске и получали военный паек от отца: три куска мыла и водку. Мама обменивала это на хлеб. Она была настоящим героем. У нее обнаружили очень редкую группу крови – «первую нулевую», и каждый месяц мама сдавала по пол-литра крови в «Фонд обороны». За это ей выдавали «рабочую карточку», и она могла кормить нас. Благодаря тому, что отец должен был получать танки на свердловском «Уралмаше», мы встретились, и вскоре, когда пришла телеграмма, что немцев отогнали от Москвы, папа забрал нас домой.
А дальше – школа, в которую я пошла в 1943 году, сразу во второй класс, постоянный холод в квартире, из-за которого мы были вынуждены печку-буржуйку топить книгами, и вечное чувство голода. Помню школьный завтрак: кусочек белого хлеба и два куска сахара. Но даже этому мы радовались. Ничего не училось, только думали, поскорее бы третья перемена, чтобы получить хлеб и сахар.
Мы росли, нуждались в одежде, а одежды не было. Позже стали выдавать на нее ордера, но лишь тем, у кого погибли отцы. Наш отец был ранен и контужен, и нам ничего не полагалось.
Моя судьба сложилась нормально. Я поступила на химический факультет МГУ, потом перевелась в Ломоносовский университет тонких химических технологий, проработала специалистом на крупных предприятиях Москвы, воспитала дочь. Но тяжелое время, сопряженное с годами войны, выпавшими на мое детство, вспоминаю всю жизнь. Это горькая память нашего поколения детей войны, которая не стирается и живет глубоко в каждом из нас.
Подготовила Мария Климанова