Владимир Рубан: «Я против обстрелов и провокаций»

Трагические события, начавшиеся полтора года назад на Юго-Востоке Украины, стали серьезным испытанием на прочность многовековой дружбы, да что там дружбы, единства русского и украинского народов. У нас нет сомнения в том, что время все расставит по своим местам. Однако как скоро это произойдет, насколько глубокой окажется нанесенный произошедшим шрам, зависит от нас. Военачальников, сотрудников СМИ, рядовых граждан России и Украины.

Похоже, что в наших отношениях умышленно сеется рознь. Недавние опросы показывают рост числа соотечественников, негативно относящихся к жителям Украины. Но мы не должны превращаться в осликов, ведомых на информационной мякине.

В ходе поездки рабочей группы КПРФ в Донбасс нам, ее членам, удалось побеседовать с генералом-полковником украинской армии в запасе Владимиром Рубаном, занимающимся освобождением украинских военных из плена. Приводим фрагменты этой беседы.

– Владимир Владимирович, с чего началась Ваша работа по освобождению пленных?

– Летом прошлого годы мой офицер попал в плен. Для того, чтобы вытянуть его оттуда, я после безуспешных переговоров с руководителями военного ведомства в Киеве организовал Центр по обмену пленными и приехал сюда, в Донецк, как его руководитель. Дело в том, что по обе стороны конфликта оказались люди, которые вместе участвовали в митингах против бездарной политики украинского правительства. Я не отношусь к защитникам народных республик как к врагам. Я этих людей давно знаю. Там офицеры, там афганцы, с которыми мы вместе протестовали против Януковича. Там люди, с которыми мы вместе стояли на Майдане. Нашелся человек, который гарантировал мою порядочность перед Донецкой стороной. О многом приходится умалчивать – есть определенные воинские традиции. Кадровые офицеры видят войну, убийства совершенно по-другому, чем вчерашние шахтеры или трактористы, которые стали военными в силу каких-то обстоятельств. У них другое отношение к смерти. Это как кодекс самурая – они готовятся к смерти, и им всё равно, будет ли у них на похоронах военный салют или оркестр. Это совершенно иное отношение к своей смерти, а значит и смерти противника. Поэтому я здесь.

– Вы украинец?

– Во мне больше видят представителя украинской стороны и армии, нежели нейтрального посредника, поскольку я живу в Киеве. Да, я киевлянин, однако меня связывают с Россией тесные узы: родился в Алма-Ате, мама родом из-под Кемерово. Скажем так – я советский человек.

– Скольких людей Вам удалось обменять, вернуть домой, на Украину?

– Более шестисот.

– Вы отслеживаете их судьбы?

– Мы не ставим подобной задачи – слишком много пленных и слишком мало тех, кто умеет их освобождать. Но некоторых пленных мне доводилось освобождать дважды. Родственникам одного из мальчишек я сказал, что если он еще раз пойдет на войну и попадет в плен, я его пристрелю. Конечно, это воспитательная мера, я ни в кого не буду стрелять. Но испугать – единственное, что я могу сделать. Освобождение из плена – редкий подарок судьбы, и второй раз искушать ее не надо.

– На Ваш взгляд, те, кто идут на фронт во второй раз, поступают так, руководствуясь своими убеждениями, их заставляет нужда или их просто запугивают?

– Ситуации бывают разные. Был случай, когда мальчик из Ивано-Франковска, вызволенный нами, по дороге домой сбежал, чтобы освободить товарища, который в обмен не попал. И сам оказался в плену повторно. Если же говорить о тенденциях, то любая война дает шанс, взяв в руки оружие, за короткий период времени изменить свою судьбу... Она всегда привлекает тех, кто оказался неудачником в мирной жизни. А последние десятилетия таких людей на Украине оказалось немало. Социального лифта для развития не было, на работу можно было устроиться только по блату. И вот тебе выпало счастье – проявив себя в бою, стремительно взметнуться… Война вытаскивает и выбрасывает наверх совершенно разных людей – и мародеров, и честных патриотов. А чем еще людям заниматься, если работы нет ни с той стороны фронта, ни с этой…

– Подлежат ли призыву люди, вызволенные из плена?

– Да, подлежат. Повестки приходят не только бывшим пленным, но и калекам, погибшим и пр. Думаю, это происходит не из-за кощунства, а из-за небрежного отношения.

– Можно ли рассчитывать на ваше содействие в возвращении домой попавших в плен ополченцев?

– Если есть возможность, я всегда помогаю. К сожалению, на сегодня отсутствует юридический механизм освобождения этих людей как военнопленных, мы вынуждены освобождать их как преступников или бандитов. Войны-то нет, есть лишь «события на Востоке»... Пленных отпускают под подписку о невыезде или «под обязательства». Они к следователю через неделю не приходят – их объявляют в розыск...

На мой взгляд, за столом переговоров не должны сидеть командиры. Разговор о мире, об обмене военнопленными – это не разговор командиров, которые должны призывать своих солдат умереть на поле боя. Командиры не подходят на роль миротворцев. У нас был пример яркий, когда два военных командира решили обменять своих подчиненных в ранге подполковников и сами друг друга чуть не перестреляли.

– Наше информационное поле переполнено сюжетами о происходящем в Донбассе. Как бы вы их оценили? Нет ли в них определенной тенденциозности?

– К войне реальной в значительной мере нас подтолкнула война информационная. Во многом именно журналистов следует «поблагодарить» за то, что любого человека, вставшего на защиту своего дома, стали называть террористом, а слово «война» было преобразовано в термин «АТО», Конечно, и с той и с другой стороны проводились специальные информационно-психологические операции... В первые недели и месяцы войны на широкую зрительскую аудиторию выплескивали страшные картины – распятый мальчик, используемая в качестве футбольного мяча голова дедушки, которого переехал БТР, изнасилованная и разрезанная 12-летняя девочка, массовые захоронения по нескольку сотен человек. Показывали даже озера, куда якобы сбрасывались трупы. Я сам с группой аквалангистов развенчивал подобные мифы, вниз спускались, снимали и потом рассказывали, что видели своими глазами.

– Вы говорите о том, что демонстрировало российское телевидение. Но информационную войну разворачивали и украинские СМИ.

– Безусловно, искажение имеет место с обеих сторон. Не мое дело искать тут перевесы. Выяснять, кто спустил курок первым, кто более жестоко или масштабно убивал. Это вредит переговорам.

Я против обстрелов и провокаций, кем бы они не предпринимались. Бабушке и малышу, погибшим на остановке, абсолютно все равно, от какого снаряда они погибли.

Как кадровый офицер, я считаю недопустимым применение Украиной вооруженных сил на своей территории без объявления войны. Нас прежде всего учили защищать свой народ. У нас была общая Родина СССР, я давал присягу защищать ее. Это был серьезный шаг для кадрового офицера. Потом малой Родиной стала Украина. Но я не принимал вторую присягу, остался верен прежней. И для меня недопустимо применение авиации, армии, танков против мирных жителей.

Что же касается российских телеканалов, то некоторые программы как будто ставят задачу не переубедить, а перекричать идеологического противника.

– Что Вы имеете в виду?

– Те же перекадровки луганских, донецких сюжетов о применении фосфорных бомб.

– Они не применялись?

– Фосфорные бомбы – нет. Так называемые фосфорные снаряды – да. Это снаряды с элементами фосфора, но в основном – серы. Мы ехали по ночному Донецку и видели «ивы» – фосфорный снаряд, когда разрывается вверху с зажигательными элементами, распадается, он, как ива светящаяся, плачущая. Это было в сентябре 2014 года.

– Но запрещены и бомбы, и снаряды!

– Так сообщения о происходящем в Горловке по российскому телевидению иллюстрировались кадрами из Сирии и других стран, снятыми много лет назад. То, что вместо нормальных документальных кадров нам показывали сирийские, на мой взгляд, может быть расценено как провокация, направленная на то, чтобы нивелировать эту информацию. Потому что наверняка появятся те, кто докажет, что это Сирия и весь сюжет – ложь. Зачем было это делать, когда были настоящие кадры... Нас после этих обстрелов отпаивал какой-то местный дедушка. Оказывается, от отравления серой рассол помогает. Дед разбивал бутыли с огурцами прямо об танки – пейте, а то совсем будет плохо.

– Что преследует демонстрация на экранах ужасающих кадров? Информация в Интернете о грядущих массовых отравлениях? О том, что российская армия готова идти на Киев?

– Цель – усилить панические настроения. Люди запуганы, разочарованы. После ухода Януковича реальных позитивных изменений в стране не произошло. А именно их ждут люди от власти. Попав на эту страшную братоубийственную войну, увидев происходящее на территории народных республик, нормальный человек по-другому оценивает происходящее. Осознает, что у него и тех, кого он считал своими противниками, общие цели, общие ценности. Мы — единый народ.

Записала Юлия Михайлова

На фото: разрушенный Краеведческий музей в Донецке, боеголовка от ракетного комплекса «Точка У»